Рождественско-новогоднее воспоминание: когда мы все были бессмертными

Перед праздником

В детстве нас с сестрой и родители, и дедушка с бабушкой любили, но не баловали. Да и баловать было особенно не на что. Родители – учителя, у дедушки маленькая пенсия, а у бабушки, четверых детей вырастившей, и вовсе никакой пенсии не было, тогда это за доблесть не считалось.

Наличных денег нам никогда не давали, даже потом, в старших классах, только, изредка на кино. Тогда можно было сходить в кино за 25 копеек.

Мы жили на брянской окраине. Дом наш был старый, но его починкой никто особо не заморачивался. В долг в нашей семье никогда ни у кого денег не брали, это полагалось совершенно невозможным. Что имели – на то и жили.

Огород, сад, куры да поросенок – все это было в житье нашем немалой подмогой. В коридоре всю зиму стояла большая бочка с мерзлой капустой. В холода папа капусту в бочке рубил на щи топориком.

Сладкий хлеб, насколько помню, появлялся на столе три раза в год – на Новый год, Пасху и седьмое ноября. Бабушка с вечера затворяла тесто в старой кадке, которую она звала макитером. Меня, маленького очень занимало, когда живое тесто в кадке начинало распухать, сердиться и пыхтеть. Из чулана извлекали, чистили, протирали черные старые формы и противни.

Веселый, молодой папа затапливал печь, и огонь в печи пылал, как в сказке. Так-то, по будням взрослые готовили еду в холодном коридоре на почерневшей от копоти керосинке. Получалось быстрее, но куда скучнее.

Нынешних фраз о важности приучении детишек к труду я никогда не понимал. Есть в них несомненное фарисейство. В нашем детстве нам с Любой по мере роста просто передавали некоторые домашние обязанности, а их-то всегда было много, что полегче. И, если бабушка шла в огород, то и кто-то из нас тоже шел помогать, иное было неприличным.

Воду с колонки я начал таскать – неполное ведро – лет с двенадцати, а дрова с дедушкой вместе пилили с моих лет восьми. Помню, как мы резали старой двуручной пилой засохшую яблоню на узкие пластины. Пластины дедушка колол на кубики, которыми топили пузатый медный самовар с медалями на боку…

В канун праздника бабушка с мамой освобождали стол на кухне, присыпали его мучкой и на нем раскатывали тесто на плюшки, рулеты с корицей и высокие сладкие сдобные хлебы. Господи, как это было вкусно, кажется, ничего вкуснее и быть не может!

Пока вся эта красота доходила в печи, мы с Любой трясли дорожки , намывали полы, а эти дорожки на мокром полу растягивали. Получалось красиво.

Елка, принесенная папой, уже светилась в углу фонариками и стеклянными игрушками. Целый год они ждали праздника в старом чемодане на чердаке. Игрушек было не так много, и я знал каждую из них.

Сказочные часы. Прибрав в доме, мы с Любой забирались на диван и укрывались дедушкиным, будто ржавым от старости, в дырках, потертым и очень кусачим шерстяным одеялом. Любуясь в темноте нашей сверкающей огнями елкой, мы перешептывались в ожидании, когда же нам мамочка вынесет с пылу – с жару по большой, посыпанной сахарным песком замечательной плюшке.

Мы все бессмертными были тогда. И дедушка с бабушкой, и мама с папой, и моя сестричка. И ничего плохого, понятно, с нами никогда не могло случиться, я твердо в это верил тогда.

Юрий Фаев, писатель и журналист