Белоруссия в эти дни разделилась на два народа — местных жителей и силовиков, которые уже не воспринимаются как часть нации. Как выглядит Минск в эти дни, почему минчане храбрей москвичей и как действуют лукашенковские «тихари» — живописал в своем репортаже в интернет-издании «МБХ медиа» журналист Роман Попков, некогда учившийся на историческом факультете Брянского государственного университета.
Городской автобус останавливается посередине своего маршрута, водитель просит всех пассажиров выйти — проезжая часть проспекта перекрыта войсками.
Люди выходят, женщина лет шестидесяти с ненавистью говорит:
— Господи, чтоб он сдох, и все его окружение, чертов диктатор, во что он превратил нашу жизнь, про моего племянника уже сутки ничего не известно, забрали прошлой ночью с Пушкинской.
Женщина начинает плакать.
«Пушкинская» — это райончик, пятак возле одноименной станции метро. Оппозиционные телеграм-каналы, постепенно превратившиеся в организаторов протестов, призывали людей собираться возле работающих станций метро. «Пушкинская» стала одним из таких мест, и ночью 10 августа тут шли особенно ожесточенные бои. «Пушкинская» стала местом гибели одного из протестующих. Вечером 11 августа мы видим на «Пушкинской» только патрули Внутренних войск в шлемах и масках. У всех подозрительных проверяют рюкзаки, заламывают руки, ведут в автозаки.
На месте гибели протестующего, на асфальте, лежат белые цветы. Тех, кто нес новые цветы, тоже тащили в автозаки.
Ночной Минск 10 августа и ночной Минск 11 августа — два разных города. 10 августа мы мчались через госграницу в Белоруссию, ловя на остатках мобильного интернета сообщения о боях и видео с баррикадами. 11 августа это уже не революционный Минск, а Минск оккупированный. Протестующих меньше. Лишь на окраинах несколько небольших очагов. Заранее наводнены милицией и войсками, полностью перекрыты все точки сбора людей. В переулках припаркованы микроавтобусы без номеров с наглухо тонированными окнами. Возле одной из машин стоит и разминается «тихарь».
«Тихари» — белорусское явление, белорусская практика. В отличие от Виктора Януковича с его криминальным менталитетом, Лукашенко — стопроцентно советский человек в наихудшем смысле слова. Он не использует армии наемных гопников-«титушек». По крайней мере, пока. Лукашенко в войне с народом полагается на государственные структуры. «Тихари» — это агенты спецслужб в штатском, занимающиеся не только наблюдением за протестующими, но и задержаниями. Во время первых двух мятежных ночей в Минске «тихари» едва не оказались не у дел. Горожане решили защищаться и давать отпор, а «тихарь» силен только против безоружных и нерешительных. В баррикадных боях толку от «тихаря» нет. Но когда пламя сопротивления гаснет, опять наступает время «тихарей».
Две минчанки средних лет говорят нам возле Немиги: «Ребята, аккуратнее, не ходите туда, там менты, там перекрыто». Мы быстро меняем направление движения. В Минске это важное умение — быстро менять направление движения, иначе автозак гарантирован. Бейджики с надписью «пресса» тоже лучше не носить. В Москве бейджик прессы это какая-то мера безопасности, а в Минске бейджик — это мишень. Журналистов силовики считают чуть ли не главными врагами.
Спрашиваю у этих женщин, почему, на их взгляд, сейчас на улицах меньше людей, причина ли тут в видеообращениях Светланы Тихановской, призвавшей народ не участвовать в протестах.
— Ну, при чем тут Тихановская? Мы же не очаровывались ею, и разочаровываться не можем. Просто такие потери у нас за эти дни, людей штабелями складывают в камерах. Но не в этот раз, так в следующий. Сейчас пока нужно поберечься. Но люди этот террор не простят.
Мимо нас пробегает парочка, парень и девушка. Спрашивают на бегу:
— А что, где сейчас движ, что известно?
— В Уручье где-то люди есть, — отвечают им женщины.
— О, отлично, мы едем туда! — и парочка бежит ловить такси.
Езжу с коллегами-журналистами по спальным районам, пытаясь застать, увидеть всполохи протеста. Опираясь на московский опыт, можно найти всякие аналогии, назвать быстрые перемещения десятков или сотен людей по улицам «прогулками по бульварам», «оккупаем», вспомнить еще какие-то московские протестные эпизоды. Но все эти аналогии совершенно неуместны.
Это московское активистское «Мы просто гуляем» — неуместно. Здесь за «прогулку» группой можно получить из проезжающей милицейской машины резиновую пулю, которая на уличных дистанциях совсем не отличается от настоящей по действию, уж поверьте. Да даже просто оказаться в автозаке в Минске — совсем не то же самое, что оказаться в автозаке в Москве.
Минчане — действительно отважные люди. Выше я написал про «оккупированный Минск». И это же не какой-то публицистический или агитационный оборот. Город и правда оккупирован. ОМОН ездит в ночи на микроавтобусах без опознавательных знаков и стреляет в прохожих. Стреляет через открытую дверь, едва ли не свесив ноги. Как рейнджеры с вертолетов по партизанам-дикарям.
Автомобилистов силовики ненавидят почти как журналистов, даже сильнее. Автомобилисты попортили им много крови — реально мешали передвижению карательных отрядов. Минск — большой город, миллионы населения, многие тысячи машин. И милиция считает каждого из этих многих тысяч потенциальным врагом. Автоинспекция, усиленная ОМОНом, в ночи тормозит машины в произвольном порядке. В темноте у обочин слышится: «Выйти из машины! Руки на багажник!»
В какой-то момент я понимаю, что передвигаться по городу пешком сейчас — возможно, даже безопаснее, чем ехать на машине. Но в целом по безопасности ночной Минск — примерно то же самое, что какой-нибудь город на Ближнем Востоке.
И в таких условиях находятся люди, которые и сейчас сопротивляются. Вот стоит у обочины шоссе совсем небольшая группа молодежи с флагом, скандирует. Мимо несущиеся машины приветственно сигналят им. В Москве стоять так и выражать свой протест — чем это закончится? Приедет полиция, возьмет под локоть и уведет. Будет штраф или административный арест. Найдутся «молодые прогрессивные журналисты», которые назовут в своих чатах таких протестующих «клиникой» и «демшизой». А в Минске стоять так — это рисковать здоровьем, жизнью. Но люди стоят, кричат и машут своим бело-красным флагом.
Милицейская «мигалка» на большой скорости несется по проспекту, уходит на «выделенку», менты что-то хамски орут двигающейся в противоположном направлении машине. «Иди на …!» — кричит в ответ водитель и на скорости уходит в ночь. Столько глубокой, чистейшей ненависти в человеческом крике я не слышал никогда, пожалуй. Крикнуть такое — это тоже рисковать здоровьем и жизнью.
Главное, что нужно понимать про Белоруссию: МВД и другие силовики в целом больше не воспринимаются как часть нации. В глазах белорусов это теперь нечто иное. Это как бы другой народ, просто живущий рядом с белорусами, на одной территории. Лукашенко выращивал этот новый народ 26 лет. Трудно сказать, как у него получилось. Можно было бы шутливо пофантазировать на тему оккультных сатанинских обрядов или генной инженерии, но в Минске не до шуток. Да, значительная часть белорусов считают себя оккупированными.
Я правда не понимаю, как эти два сообщества — белорусский народ и силовики — будут дальше сосуществовать в пределах общих государственных границ.
Когда уже глубоко в ночи колонна ОМОНа и Внутренних войск возвращались на свои пригородные базы, жители высоток свистели им и кричали проклятия. Почти из каждого светящегося окна кричали проклятия. О чем думали люди в кузовах грузовиков, слыша этот свист, эти крики? На политзанятиях им говорили про «майданутых», про «проплаченных», про «наркоманов» на митингах. В такой ситуации силовикам все понятно — «эти» могут что угодно кричать. А когда тебя осыпает проклятиями обычный жилой дом в твоей стране, в спальном районе, дом, мимо которого ты едешь?
И да, кричать из окна — тоже подвиг, по окнам в Минске тоже стреляют.
Фото: AP, Сергей Гапон / AFP / East News, Наталия Федосенко / ТАСС, TYT.BY, Роман Попков
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: