Брянск потерял автора цикла статей “Город нашего детства” Наума Непомнящего

Наум Аронович скончался в воскресенье, 18 декабря, на 87-м году жизни. Непомнящий, являясь чудесным человеком, еще был известен как старейший инженер-проектировщик, музыкант (абориген джаза), хроникер своего, “дотелевизорного” и сложного времени, удивительный поэт и многогранный литератор, оставивший много ярких и тонких записок о Брянске после Великой Отечественной войны.

Записки Наума Непомнящего о послевоенном Брянске живы и совсем не скучны. Читаешь их и понимаешь, что история действительно часто повторяется. С теми или иными деталями, но в целом ничего нового не происходит.

Заметки Наума Ароновича «Город нашего детства» стали впервые появляться вроде как в ныне не существующей, но легендарной газете «Брянское время». Ими зачитывались. Приведем несколько отрывков – не самых ярких, возможно: известие об уходе Непомнящего оказалось неожиданным все равно, – никто не делал заранее специальной подборки.

О Брянске, Бежице и футболе

Надо понимать огромную разни­цу между нынешним Брянском, где все сами по себе, а на слуху, может, два десятка имен местных политиков, артистов, и городом моей молодости, который в 50-е годы был очень невелик, и все друг друга знали.

Бежица, несмотря на присоединение, считалась другим городом, жизнью которого корен­ные брянцы не интересовались, разве что случались битвы после футбольных матчей «Динамо» и «Бежицы». К слову, Бежица была больше и жила, благодаря заво­дам, побогаче, но это, конечно, брянскими записными патриотами в расчет не бралось.

О джазе, в котором были только юноши

Джазом я заболел в девятом классе и тогда же стал осваивать кларнет, мечтая о славе Арти Шоу или Бенни Гудмена. О них я узнал из журнала «Америка», который по особому списку выписывал зампред райисполкома Иванов, отец моего приятеля Митьки. Именно кларнетисты потом не­редко и переквалифицировались в саксофонисты, которые в городе были наперечет.

С моим первым казенным саксом случилась ужас­ная история. Ночью после концер­та меня избили и отняли футляр с инструментом. С разбитой головой я попал в больницу и страшно горевал по утраченному инстру­менту. В милиции завели дело. Любопытно, что вначале следова­тель выдвинул версию, что я сам организовал нападение, чтобы завладеть дорогим инструментом. Хотя интересно, как бы я им вос­пользовался потом, ведь все ин­струменты в городе были на виду.

Позже краденый саксофон, вроде, всплыл в Орле, однако мне так его и не вернули. Когда подлечился, опять пришлось играть на чужом.

В те времена музыка заработка почти не приносила. В нашем орке­стре все были любители в полном смысле этого слова. Ноты-оркестровки Женя Акуленко привозил от знакомых из Ленинграда и Киева. В Брянске ничего подобного было достать не­возможно.

О богатой и полноводной Десне, Эдике-дурачке, Коле-дурачке и Домне Комаровой

Рыбой Десна была богата. После войны тут же на рынке можно было приобрести и мелких красноперок, и крупных щук. Году в 1946-м братья Сафроновы с Горьковской улицы зацепили сетью у Набережной сома. Его удалось вытащить только с помощью лошади, хвост его свешивался с телеги.

Не каждый мальчишка в то время отваживался переплыть Десну, хотя плавать умели все. Тут же проводились соревнования по плаванию — для этого натягивали канаты и устраивали водные дорожки. Геройством было ныряние с моста. Особо отважные прыгали с перил, но этих смельчаков было немного. Они собирали зрителей.

Нырял с перил и известный в Брянске Эдик-дурачок. Это бывало зрелище. Эдик снимал на мосту свой поношенный офицерский китель с орденскими планками, залезал неуклюже на перила и долго, дрожа синими коленками, готовился к прыжку. Затем он издавал свое фирменное, «тхрррх», прочищая носоглотку, зажимал пальцами нос и, закрыв глаза, топориком кувыркался вниз.

Полет его каждый раз был непредсказуем и неописуем. Эдик плюхался в воду животом или спиной и, подняв море брызг, со стоном уходил под воду.

По-собачьи выгребал на берег и, отдышавшись, снова залезал на перила, вообще послевоенный Брянск даже трудно представить без Эдика-дурачка и Коли-дурачка. Недаром даже бывшая председатель облисполкома Домна Комарова, делясь на страницах «Брянского времени» воспоминаниями о Брянске, наряду с первыми секретарями обкома вспомнила и о Коле-дурачке.

Ныряние с моста запретили в 1955 году, когда десятиклассник Ю. Сулимов разбился, ударившись головой о прошлогоднюю сваю — река мелела на глазах.

В пятидесятые годы основной городской пляж размещался на противоположном от Дормаша берегу. Затем, когда стали намывать площади под новые цеха завода, горожане обжили рощу «Соловьи». Пляж обустроили, поставили павильоны, грибки, туалеты, но кому-то в голову взбрело и в этом месте спрямить русло Десны. После этого течением снесло с пляжа песок, берега заилились, и люди покинули этот чудесный когда-то уголок. Сейчас там пустота и полуразвалившиеся строения…

О прежнем центре города Брянска

Центр послевоенного города размещался где-то в рамках «тюрьма – набережная» по вертикали и «Верхний Судок – Нижний Судок» – по горизонтали. Состоял он из улиц Васильевской (ныне Горького), Советской и Ленинской (ныне Фокина). Но самой центральной считалась, естественно, нынешняя улица Калинина, а тогда – III Интернационала.

Почему «естественно»? Да потому что с нее можно было попасть на любую из вышеперечисленных улиц. А чтобы с Красноармейской улицы или Петровской горы попасть в центр, не было другого пути, кроме как спуститься на улицу III Интернационала, а затем уже подняться по одной из трех улиц-горок. Это позже через Судки были возведены сначала деревянные мосты, а потом дамбы, а начале пятидесятых их не было.

«Городом» называлась часть улицы Калинина от завода «Дормаш» до «Дома офицеров». Естественно, все дороги вели в «Город», ведь здесь размещались базар, вокзал, ресторан, кинотеатр и все основные торговые точки. По оврагам, лесенкам, мощеным булыжником улочкам стекался в «Город» народ. Было принято говорить «пошли в город» даже у тех, кто жил в районе площади Ленина или Карла Маркса.

О послевоенном строительстве

Дома росли, как грибы. Никто не ждал квартир от государства — каждый строил, из чего мог и как мог. Те, кто живым вернулся с войны, брали в банке ссуды и начинали строительство, не надеясь получить в обозримом будущем государственные квартиры. В каждом десятом доме держали козу или корову, в каждом втором — свинью, а уж петухи пели во всех дворах.

После войны строили все, а тем, кто не мог строить сам из-за перегруженности на ответственной государственной службе, дома строило государство. Чем выше человек занимал должность на госслужбе, тем престижнее оказывался дом. Рядом с парком на улице Горького появился особняк первого секретаря обкома Матвеева. Позже в этом доме разместилась гостиница обкома партии. Напротив, через дорогу, поднялся особняк начальника КГБ Баранова. Ныне там детский сад «Ягодка».

Для сменившего Матвеева на посту первого секретаря Бондаренко построили новый особняк по улице Октябрьской. Сейчас там сад-ясли № 15. Особняки были обнесены глухими заборами и тщательно охранялись даже от вездесущих мальчишек. На самых тихих и зеленых улицах Октябрьской и Горького строились дома для работников партийных и государственных учреждений. Напротив «бондаренковского» особняка возвели так называемый «обкомовский дом». Одними из первых построили здания обкома партии и комитета госбезопасности.

Наши соболезнования. Светлый был человек Наум Аронович Непомнящий.

Фото видов старого Брянска: интернет-проект “Это ретро”, Евгения Ильченко и ВК-сообщество “Брянск глазами разных поколений”